Компромат.Ru ^®

"Это был акт отчаяния, ...Когда нет возможности изменить ситуацию демократическим путем, ... тогда оправданы любые действия"

Оригинал этого материала
© "Известия", 12.05.2003, Фото: "Время новостей"

Леонид Комаровский: "Убивать Ниязова никто не собирался"

Леонид Комаровский

Леонид Комаровский - в прошлом советский журналист, а ныне бизнесмен из США, обвиненный в покушении на президента Туркменистана Сапармурата Ниязова и участии в провалившемся 25 ноября 2002 года государственном перевороте в Ашхабаде - великодушно прощен "отцом всех туркмен" и отпущен на свободу после пятимесячного заточения, пыток и угроз. Первое интервью бывший узник дал корреспонденту "Известий" Вадиму Речкалову. Выяснилось, что освободиться из тюрьмы Комаровскому помогло американское гражданство и недюжинные литературные способности. 

Комната дяди Лени

Леониду Комаровскому 55 лет. Родился в Москве. 15 лет проработал репортером в "Строительной газете", снял несколько сюжетов для известной в конце 80-х передачи "Прожектор перестройки". Затем ушел в бизнес. В 1995-м эмигрировал в США, в 2001-м получил американское гражданство. Живет в Ньютоне, штат Массачусетс. 

- С какой целью вы приехали в Ашхабад в ноябре прошлого года? 

- К моему другу Гуванчу Джумаеву, с которым знаком с 1990 года. Тогда в Туркмении он был бизнесменом № 1. Мы вместе делали деньги. Поставляли в Ашхабад компьютеры, продукты, алкоголь, сахар. Очень широко работали: ну, представьте пароход сахара стоит порядка $4 млн, а мы такие пароходы отправляли постоянно. В 1997-м Гуванча зажал туркменбаши, обвинил его в хищениях, начал отбирать собственность. Гуванч сбежал от него в Москву, но был выдан российской прокуратурой в связанном виде. Мы, его друзья, подняли тогда грандиозный международный скандал. В результате Джумаев был выпущен из туркменской тюрьмы, прощен, но из страны выехать уже не мог. И весь его бизнес проваливался. Я решил помочь. Купил в Праге два контейнера чешского пива на 17 тысяч долларов и отправил в Ашхабад. Договорились, что осенью я приеду, мы посмотрим, как продается наше пиво, чтобы решить продолжать бизнес или нет. 

- То есть вы приехали исключительно по бизнесу? 

- Не совсем. Гуванч очень близкий мне человек, мы дружим семьями. Когда у нас был дом в Евпатории, он посылал к нам на лето своих дочерей, причем без взрослых. Для человека, живущего в Азии, - это суперподвиг. Я прилетел в Ашхабад утром 23 ноября. Остановился, как всегда, у Гуванча. У него особняк в центре города, там, на втором этаже, есть комната, которая так и называется - "Комната дяди Лени". 

- 25 ноября туркменские оппозиционеры, в том числе и Гуванч Джумаев, планировали провести акцию протеста напротив парламента Туркмении. Вы знали об этом? 

- Я узнал об акции уже в Ашхабаде. Накануне, 24 ноября, мы с Гуванчем были на дне рождения у его племянницы, затем поехали в дом к его отцу - старику по имени Розы. Там собрались будущие участники акции, человек 15-20. Потом мы поехали в дом, где находился Борис Шихмурадов. Пробыли там около часа. Шел разговор о предстоящей акции. Что люди устроят демонстрацию перед зданием меджлиса (парламент. - "Известия"), попытаются войти внутрь, переговорить с депутатами. Что туда же привезут президента Туркменистана Сапармурата Ниязова. Сядут все вместе и обсудят, что надо сделать, чтобы страна пошла по демократическому пути. 

- Борис Шихмурадов, с которым вы встречались накануне акции, находился в то время в розыске. Как он попал в Туркмению? 

- Нелегально. Перешел границу через пески в районе узбекского города Талимарджан Каршинской области. Точнее, переехал на мотоцикле "Урал" в ночь с 23 на 24 ноября. После событий 25 ноября он два дня скрывался на квартире своего приятеля в районе Старого аэропорта, потом до 14 декабря находился в узбекском посольстве. Затем у друга своего отца, который жил рядом с цирком. В этой квартире его и задержали 25 декабря 2002 года в 17.03. Точнее, Шихмурадов сам каким-то образом сообщил властям о своем местонахождении, потому что спецслужбы начали арестовывать его родственников. 

- Вы американский бизнесмен, приехали к другу по делам и вдруг оказываетесь в компании людей, один из которых разыскивается властями, другие собираются проводить политическую акцию. Вам не показалось, что вас втягивают в опасную авантюру? 

- Во-первых, Шихмурадов не беглый каторжник, а всего лишь подозреваемый, вину которого никто еще не доказал. Его обвиняли в краже пяти самолетов Су-17, полутора миллионов патронов, 9 тысяч автоматов, всего более чем на $30 млн. Я потом смотрел материалы дела, никакой вины Шихмурадова там нет, все имущество он передал "Росвооружению" по взаиморасчетам. Кроме того, за семь лет жизни в Америке я перестал быть советским человеком, перестал бояться власти. Ну, собираются люди пойти в парламент, поговорить со своими депутатами, что в этом плохого или незаконного. 

- Вы принимали участие в акции? 

- Да. Утром меня разбудил Гуванч и мы поехали к меджлису. Там собралось несколько десятков человек. Простояли, не выходя из машин, тридцать минут с 6.50 до 7.20. Потом разъехались. Акции, как таковой, не состоялось. Все ждали еще одну группу, которая должна была задержать кортеж президента и привезти Ниязова в меджлис. Они должны были подъехать на двух микроавтобусах - белых "Газелях". Позвонили, сказали, что едут, но так и не приехали. 

- Они пытались перегородить дорогу президентскому кортежу "Камазом"? 

- Не знаю, я там не был. В материалах дела "Камаз" есть. Но в любом случае убивать Ниязова никто не собирался. Просто хотели каким-то образом привезти его в меджлис. 

- Как же можно "привезти" президента куда бы то ни было? Тем более деспота. Когда самое ничтожное посягательство может быть истолковано как покушение? 

- Все зависит от точки зрения. Вот скажите, когда в 1944 году группа немецких офицеров засунула Гитлеру бомбу под стол, это был теракт? 



- А я думаю, что это был акт отчаяния, когда люди понимали, что страна гибнет из-за одного кретина. Когда нет возможности изменить ситуацию демократическим путем, а любое инакомыслие преследуется, тогда оправданы любые действия. 

- Так вы все-таки пиво приезжали продавать или политикой заниматься? 

- Я не туркмен и жить в Туркмении не собираюсь. И в правительстве туркменском работать тоже не намерен, что мне вешали на следствии. Мне там ничего не надо. Это был визит друга и бизнесмена. 

Из рассказа Комаровского следует, что 25 ноября 2002 года в Ашхабаде планировалась громкая политическая акция. О серьезности намерений оппозиционеров говорит и то, что Борис Шихмурадов, рискуя свободой, нелегально прибыл в Туркменистан. И то, что Ниязова собирались "привезти в парламент". Очевидно, что и время проведения акции - 7 утра - было выбрано с учетом проезда президентского кортежа. Депутаты приходят на работу не раньше восьми, и смысла в демонстрации у пустого парламента не было. 

- Когда вы узнали, что на Сапармурата Ниязова совершено покушение? 

- В тот же день, часов в 5 вечера. По "Маяку" передали. Но я не связал это с нашей акцией, даже в голову не пришло. 

- Когда вас арестовали? 

- Сначала арестовали Гуванча Джумаева. 25 ноября в 6 вечера. Его вызвали в Министерство национальной безопасности (МНБ). Он уехал туда сам и больше уже не вышел. Теперь Гуванч осужден на пожизненное заключение. В тот же день арестовали его сына, а потом и семидесятичетырехлетнего отца. 

- Вы все это время находились в доме Джумаевых. У вас не было опасения, что и за вами вот-вот придут? 

- Абсолютно. Ведь я ничего плохого не делал. 

- А Гуванч, его сын, отец - что плохого сделали они? 

- Никто ничего плохого не делал. Гуванча постоянно вызывали в МНБ по всякой ерунде. После того как он уехал, он еще несколько раз звонил домой, говорил, что все нормально. И сын его звонил. А за мной пришли в три часа ночи с 26 на 27 ноября. Вызвали на улицу. Человек предъявил удостоверение следователя Генпрокуратуры. И когда я вышел за ворота, откуда-то начали сыпаться люди - с деревьев, с крыш, из-за угла. Человек 15 здоровых мужиков-оперативников. Это, оказывается, они приехали меня арестовывать. Запихали в машину и с эскортом отвезли в изолятор МНБ, очень торжественно. Там мне сообщили, что я, такой-сякой, подозреваюсь в нападении на милиционера. И у них есть три дня, чтобы во всем разобраться. Я отказался что-либо подписывать и потребовал американского консула. Меня отвели в одиночную камеру. Очень холодное помещение три на четыре метра с зарешеченным окном. На стене сидел варан - ящерица такая. 

- С которым вы потом, конечно, подружились. 

- Нет, он убежал. Я подружился с мышкой. Подвижная такая, серенькая. Я оставлял ей крошки, пытался с ней разговаривать. Спрашивал, зачем она живет в тюрьме. Но это была туркменская мышка, она не понимала ни по-русски, ни по-английски. 

Фримен - свободный человек 

- Примерно через сутки меня выдернули к следователю. Сказали, что нужно заполнить анкету, снять отпечатки пальцев и сфотографироваться. Я ответил, что ничего этого делать не буду, пока не встречусь с американским консулом. Еще через двое суток мне предъявили обвинение по 14 статьям Уголовного кодекса. Самая тяжелая - покушение на президента - карается сроком до 25 лет. Ну, еще организация преступного сообщества, контрабанда оружия, контрабанда наркотиков и много чего по мелочи. Я начал хохотать, но следователь на меня посмотрел так, что я понял - будут бить. 

- Часто били? 

- Всего за пять месяцев семь-восемь раз. Отбили почки, начались дикие колики, я на стенку лез от боли. Правда, меня, как американца, возили к врачу. Избивают в МНБ, допрашивают в прокуратуре. Привозят тебя на допрос уже измордованного, готового к любым расспросам. Поначалу нас охраняли чекисты, они не издевались. А когда в изолятор привезли пятерых приговоренных к пожизненным срокам, заявились охранники из МВД - специалисты. Вот эти издевались со вкусом. Привозят, например, меня из прокуратуры. Ставят мордой к стенке, начинают шмонать. Можно просто человека обыскать, а можно еще и развернуть его за гениталии. Что не мешало этим людям через 20 минут стучать тебе в камеру и предлагать бутылку водки за десять баксов или дозу терьяка - неочищенного опиума - за два доллара. 

- А кормили как? 

- На завтрак 300 граммов кипятку, ложка сахара, 150 граммов хлеба. Обед - 300 граммов кипятку, два половника перлового супа, 150 граммов хлеба. То же самое вечером. Мне, как американцу, еще передачи разрешили получать, а другим участникам так называемого покушения передачи не полагались. 

- Сколько человек сидело по вашему делу? 

- В тюрьме МНБ человек 30. И столько же в изоляторе временного содержания (ИВС) МВД. Это те, про кого я знаю. А вообще по этому делу было задержано человек 200. Среди них 11 иностранцев. Шесть турок, трое россиян-чеченцев, я - американец. Был еще один российский парень по имени Алексей. Его арестовали по обвинению в укрывательстве Ыклыма Ыклымова, который у него несколько дней прожил. Так вот, когда взяли этого Алексея, оказалось, что он еще в 92-м году сбежал из российской колонии и десять лет скрывался в Ашхабаде без документов. Зарабатывал тем, что монтировал компьютеры. Официально осудили 46 непосредственных участников покушения и еще какое-то немереное количество людей, которых посчитали косвенно причастными. В соседней камере сидел мужик, которому дали 17 лет за то, что на какой-то пьянке он сказал: "О, Шихмурадов, молодец!" А еще со мной сидел Салтан Иламанов, 23-летний паренек. Его обвинили в том, что он во время теракта кого-то ранил из автомата. Деревенский парень. Даже сказать мне побоялся, стрелял он или нет. Его избивали часами, отбили почки, пятки, легкие. 

- Много людей погибло во время следствия? 

- Не знаю. Мы-то неплохо сидели. Нас в туалет выводили. Меня, как американца, вообще по первому требованию. Раз в неделю, если была вода, водили в душ. А большая часть сидела в ИВС МВД. По 40 человек на 15 метров. Им месяцами не давали умыться. Случалось мне ездить с ними на допросы в одной машине. Такой смрад! Вот в ИВС, говорят, летом умирает по 2-3 человека в день. 

- А с консулом-то американским вы встретились в тюрьме? 

- Через неделю после ареста. Чудесная женщина - Дженнифер Фримен, то есть "свободный человек". Первое, что она спросила, - нормально ли работает телевизор у меня в камере. Что вызвало у меня хохот. Еще она сказала, что я первый американец, которого здесь арестовали. И что между Туркменистаном и США нет никаких договоров об экстрадиции и т.п. Американцы - публика специфическая. Они действуют только по закону. Вот Дженнифер мне и сказала: единственное, что я могу для вас сделать, это выяснить состояние здоровья и условия содержания. Я сказал, что мне нужны лекарства от диабета, псориаза и сердечные. Они были немедленно доставлены. И еще детективы на английском языке. Чтобы отвлечь мозги. [...]

***

Оригинал этого материала
© "Время новостей", 12.05.2003

Ашхабадский пленник

Газета «Время новостей» публикует первое интервью в российской прессе с бывшим советским журналистом, а ныне гражданином США, обвиненным в подготовке покушения на президента Туркмении и вырвавшимся на волю после пяти месяцев заключения в туркменской тюрьме.[...] С 57-летним Леонидом Комаровским на днях в Нью-Йорке встречался обозреватель газеты «Время новостей» Аркадий Дубнов.[...]

-- Итак, 26-го вас забрали...

-- Да, глубокой ночью. Меня вытащили на улицу, и я с удивлением увидел, как чуть ли не из окон соседнего дома, с деревьев посыпались оперативники, человек пятнадцать. Меня выволокли без носков, я только успел натянуть на себя какие-то легкие брюки, типа пижамных, и куртку. И меня повезли во внутреннюю тюрьму МНБ. Я сразу отказался с ними сотрудничать, сказал, что буду разговаривать только после того, как придет американский консул. А они: «Зачем тебе консул?» -- «Я американский гражданин и должен знать, что мне можно делать, а что нельзя. А вдруг по американским законам нельзя сотрудничать с секретной полицией другой страны?» Смешно, но это сработало! Следователи поскрипели зубами и отправили меня в одиночку, где я сразу объявил голодовку. Сколько дней это было -- пять, шесть -- сказать не могу, счет времени теряется -- свет в камере никогда не выключался. Спустя неделю появилась Дженнифер Холл, американский консул. Я ей сказал, что никаких обвинений не признаю. А к тому времени мне уже их предъявили: сначала обвинили в нападении на какого-то милиционера, а спустя три дня предъявили целый букет: хранение и контрабанда оружия, контрабанда и распространение наркотиков, незаконный переход границы, организация преступного сообщества, не говоря уже о покушении на Туркменбаши. Я попытался выяснить, как я мог организовать преступное сообщество за те сутки с небольшим, что находился в Ашхабаде, но никто этого объяснять не стал. Впрочем, как оказалось, я им был нужен совсем для другого. В течение месяца, пока они ловили Шихмурадова, они мне в тюрьме все время говорили, что он скрывается в американском посольстве в Ашхабаде и что они меня на него обменяют. «Ребята, -- говорю я им, -- вы что? Да американцы даже собаку на кошку не поменяют, а уж человека, которому грозят страшной карой, тем более!» «Значит, -- говорят они, -- ты не нужен Америке либо ты не американец! И мы тебя здесь будем укладывать». А через месяц, когда он оказался у них в руках -- это произошло 25 декабря, -- они вообще успокоились: Шихмурадов в клетке, и Ниязову об этом доложено. Все.

При аресте у меня изъяли деньги -- там было около 200 долларов и восемь карточек. Несколько было дебетовых, а остальные -- кредитные. Где-то в феврале прибегает ко мне начальник отдела по соблюдению законности генпрокуратуры Туркмении.

-- Фамилию помните?

-- Конечно! Джемал Караева. Показывает мне мои карточки и спрашивает: «Это что?» Я говорю: «Кредитные карточки» -- «А как ими пользоваться?» Я объяснил ей все просто и подробно: она, оказывается, понятия не имела, что такое пластиковые деньги, как работает мировая финансовая система. И тут она заинтересовалась: «А сколько у вас денег на карточке?» Объяснил, что у каждой карточки -- свой лимит, у меня -- от 10 до 100 тыс. долларов. Тут она оживилась необычайно. «А можно деньги с них снять?» -- «Конечно, можно. Суешь в банкомат, нажимаешь цифровой код -- и тебе дают деньги» -- «Так, назовите цифры. Мы сейчас будем деньги оттуда снимать!» Я обалдел: «С какой стати?» -- «Но вы же идете по статье, по которой предусматривается конфискация имущества!» Я спросил: «А где приговор суда?» И страшно ее огорчил, сказав, что ни одного пин-кода не помню. Представляете себе уровень юриспруденции в стране, где люди, приставленные контролировать соблюдение законов, собираются грабить вас средь бела дня?

А вообще должен сказать, что туркменская прокуратура имеет прямую заинтересованность в конфискации имущества обвиняемых. Еще за месяц до суда вся прокуратура ездила на конфискованных машинах участников этого «заговора». Меня возили на допрос на машине, принадлежащей отцу Джумаева, -- я ее хорошо знаю.

Конфисковали все, что могли. Выгнали людей из домов на улицу. Сын Джумаева накануне всего этого купил жене квартиру, так ее заставили написать заявление, что она абсолютно добровольно отдает ее государству, а сама с двумя маленькими детьми будет жить на улице. Повторяю: все это было до суда. Замначальника следственного управления похвастался мне, что прокуратуре по туркменскому закону положено 50% от конфискованного.

-- А как быть с признаниями, которые вы сделали в тюрьме и которые были показаны по телевидению, в том числе и российскому? Вы там каетесь в жутких преступлениях, славите великого Туркменбаши и клянетесь прославлять ведомый им к «золотому веку» Туркменистан.

-- О многих своих заявлениях я узнал только спустя пару месяцев после того, как они были сделаны. Я понятия о них не имел, пока мне их не показали там, в прокуратуре. Меня в МНБ три раза кололи, и что после этого происходило, не помню.

-- Но как это происходило, помните?

-- Довольно просто. Давали по почкам, я падал в специальное кресло, надевали на голову шерстяную шапку без прорезей для глаз, так, что я ничего не видел, плотно прижимали руку -- и в вену... У меня еще плохие вены, а там -- не сильные специалисты, не сразу попадали. После уколов была страшенная гематома -- несколько недель не проходила. Когда потом мне дали адвоката, я улучил момент и показал локоть: «Вот, смотри, меня колют каким-то психотропом. Если есть возможность, передайте, что я не отвечаю за то, что тут наговорил».

-- То есть вы абсолютно не помните, что заявляли?

-- Конечно. Более того, когда мне показали бумаги, которые я там подписывал, я почти не узнал свой почерк -- настолько он был неуверенный. Это были заявления в офис компании спутниковой связи в Москве. Дело в том, что я привез в Ашхабад два спутниковых телефона -- один для себя, один для друзей, по их просьбе: в Туркмении связь же отвратительная. И, видимо, они подготовили заявление за моей подписью в офис, чтобы получить распечатки звонков. Может, мне еще и какие-то другие бумаги давали подписывать -- не знаю.

Когда во время следствия мы оказывались вместе со всеми арестованными в одном закутке в генпрокуратуре, мы условились говорить все, что потребуют следователи. «Леня, -- говорили они, -- тебя обязательно выпустят, ты американский гражданин. Поэтому говори что угодно, подписывай что угодно -- только выйди и расскажи, что с нами тут делают». Они все были избиты. Если меня перестали мордовать через месяц, то их избивали все время. Парню 23 лет, сидевшему потом со мной в камере, отбили почки, разбили ноги, выбили зубы. Голова -- кровавое месиво, он уже вообще ничего не соображал. Он уже был не человек...

-- А вас как били?

-- Заводят в пыточную, там специальная комната есть, -- кто-то сзади дубиной по почкам, по голове. Ты падаешь. Сверху на тебя надевают стул так, что ты оказываешься между ножками, снимают ботинки и дубасят деревянной дубинкой по пяткам. Но меня хотя бы электричеством не пытали. А остальных -- электродами к мочкам ушей, к половым органам... И при этом, говорят, очень веселились.

Со мной веселились по-другому. Последние два месяца поселили в камеру с иранцем. «Вот, -- говорят, -- Америка с Ираном ссорятся, пусть тебя потом ЦРУ в Штатах пытает».

-- А иранец-то по какому делу?

-- О-о... Это смешная история. Иранец Курбан Атабай, 42 лет, туркмен по происхождению, не бедный. Наслушавшись Туркменбаши, взял и привез в Ашхабад мрамора на 360 тыс. долл. для отделки зданий. Мрамор употребили в дело, а когда он пришел за деньгами, его послали куда подальше. А иранец сначала подал в суд, и самый справедливый в мире туркменский суд постановил выплачивать ему по 40 долларов компенсации ежемесячно. Представляете? На 750 лет история. Иранец пошел на базар, купил за 400 баксов американский шестизарядный револьвер «Кобра», пришел к госчиновнику, которому он мрамор поставлял, приставил ему к башке пистолет и говорит: «Отдавай мои деньги!» Тот испугался: «Сейчас у меня денег нет, приходи завтра!» Иранец, простой как хозяйственное мыло, пришел завтра, тут его и повязали. Его пытали около полутора месяцев. Когда я увидел его впервые, то просто испугался. На щеке у него был огроменный желвак, размером с дыню, от систематических избиений и пыток электричеством. Он мне еще рассказал, как его в камере размером метр на метр подвесили за связанные наручниками руки к потолку так, что он мог только-только носками касаться пола. И так он провисел три дня. Не пил, не ел. Его только раз в сутки выпускали в туалет на 15 минут.

-- А чего от него хотели?

-- Вот и я его спрашивал. А он говорит: «Ну как? Они меня наказывали таким образом». Ему дали 25 лет, из них 5 лет в крытой тюрьме, где самый жесткий режим. Что же касается пыток, то это типично. Вы бы видели Батыра Бердыева, бывшего министра иностранных дел Туркмении. Мужику чуть больше сорока, и он был просто никакой после этих допросов. Сердар Рахимов, бывший председатель туркменского гостелерадио, тоже абсолютно измордованный.

-- И все они, как и вы, вынуждены были давать такие же показания?

-- А нам деваться было некуда. Наступает какая-то запредельная, пограничная ситуация, когда становится уже безразлично: что угодно, только бы боль закончилась.

-- А когда прошло состояние зомбированности в результате психотропных уколов?

-- Сознание полностью возвращается недели через две-три.

-- А когда вас снимали на телекамеру в ряду остальных арестованных -- помните?

-- Это помню, потому что снимали еще, когда я голодал, в конце ноября -- в начале декабря. Режиссировала съемки сама генеральная прокурорша, госпожа Атаджанова. Сначала она лично бегала с трехкопеечной «мыльницей» -- фотокамерой и снимала нас по отдельности, потом командовала операторами: отъезд, наезд, общий план, крупный план. Я, разумеется, много раз присутствовал на самых разных кино- и телесъемках. Поверьте -- режиссер она никакой. Потом я затеял с ней мистификацию, и она удалась. Пока не могу открыть какую -- обязательно полетят головы. А после съемок нас повезли туда, где якобы состоялся теракт.

-- А вас-то чего? Вы же в другом месте были?

-- Это не ко мне вопрос. Это к генеральному режиссеру, то есть прокурору. Из ее речи следовало, что я, во всяком случае, был одновременно в трех местах: там, где стреляли, возле меджлиса, а также возле телевидения с винтовкой в руках. В действительности же я сидел вместе с Шихмурадовым и Джумаевым в одной машине в 15 метрах от здания меджлиса, туркменского парламента. А меня следователи все время пытались убедить, что Джумаев в это время вел «КамАЗ», перегородивший дорогу кортежу. Более того, что он стрелял из автомата. И в это же время с оружием в руках ожидал приказа о взятии меджлиса... от себя самого, вероятно. А кроме того, находился у телецентра, чтобы объявить о государственном перевороте. Просто песня! Прокурорша складывала вместе разные показания, но ума, чтобы сверить их, у нее не хватило, вот и получилось, что мы были одновременно в разных местах. Им, грубо говоря, было на все наплевать. Самое главное, чтобы Туркменбаши в это поверил.

-- А он в это поверил?

-- Ну, наверное. Ведь когда я им объяснял, что я не мог быть одновременно в трех местах и нужно исправить эти показания, они говорят: «Ты что! Это уже у президента было, он уже это видел». А если президент видел, значит, исправить это невозможно.

-- А что представляет собой внутренняя тюрьма МНБ?

-- Во-первых, как говорили следователи и прокуроры, это курорт, потому что, например, в изоляторе МВД в камере на 16 метров сидят 40 человек. Внутрянка состоит из трех этажей. Первый этаж, точнее, полуподвал -- это пыточные. Цокольный разделен пополам. В одной половине проводятся допросы, а через решетку -- другая половина с клетками, где сидят пожизненные. Там их пятеро: Шихмурадов, Ыклымов, Джумаев, Оразгельдыев... И еще кто-то. И верхний этаж, где сидела вся остальная публика, обвиненная в заговоре. Человек 15--16 увезли после суда в новую тюрьму в пустыне, в сотне километров от Ашхабада.

В Ашхабадском СИЗО я понял, откуда, к примеру, у начальника Ташаузской тюрьмы при зарплате в 50 долларов «Мерседес» стоимостью 50 тыс. долл. Я спрашивал: как это может быть? Мне отвечают: передача заключенному стоит 50 долл., свидание -- 200, девочку в камеру -- стольник. И так далее.

Но нам таких предложений не делали, пока нас охраняли каэнбэшники. Однако, как только их сменили эмвэдэшники, а потом и специальные люди, охраняющие тюрьму, садист на садисте, -- косяком от них пошли предложения: бутылка водки -- 10 долл., доза наркотика -- 2 доллара.

-- Что так дешево?

-- А это самый дешевый местный, точнее даже, афганский наркотик -- терьяк, неочищенный опиум. Главный предмет бизнеса главного человека в этой стране. Как он им торгует, я тоже расскажу в книге.

-- Когда вы видели последний раз Бориса Шихмурадова?

-- Это было ближе к концу января. Его допрашивали в МНБ. Не могу сказать, что он был в хорошем состоянии, но он был жив. Но знаю точно, что с 25 декабря, когда он оказался у них, его допрашивали четверо суток без перерыва на сон. И во время пресловутого выступления на народном совете 30 декабря он был ну никакой. Он падал со стула, его поднимали... В 1937 году это называлось «поставить на конвейер».

-- Он читал свои показания?

-- Да. Все читали.

-- А Шихмурадова тоже кололи?

-- Думаю, что да. Иначе просто невозможно.

-- А почему вас, единственного из обвиняемых в заговоре, не судили?

-- Наверное, потому, что в случае суда над американским гражданином они вынуждены были бы дать возможность присутствовать на нем американскому консулу, нормальному адвокату. Ведь ни на один суд над туркменами не пустили никого: ни одного родственника, не говоря уже о представителях международных организаций или иностранных журналистах.

-- А как сказывалось влияние Туркменбаши на эти процессы?

-- Самым непосредственным образом. Он сам проставлял сроки обвиняемым. Госпожа генпрокурор как-то похвасталась этим фактом. Меня спасли, во-первых, международная поддержка и американское гражданство. А во-вторых, в одном из каких-то сумеречных или «подколотых» состояний я как-то ляпнул, что собирался написать книгу о Туркмении. И вот однажды, в середине февраля, меня сдергивают с нар и говорят: «Парень, ты хотел написать книгу? Давай, садись и пиши». Я тихо припал, но потом сопоставил: чем сидеть на нарах и гнить, почему бы и нет? Я же бывший кавээнщик, вспомнил, что такое литературная мистификация, и согласился. За эти два месяца я написал две книги.

-- На компьютере?

-- Да. Каждый день меня привозили в полдесятого в прокуратуру, снимали наручники, сажали в комнату, ставили за дверь солдата с дубиной, он ходил со мной даже в туалет. Мне приносили обед, уже нормальный, не тюремный, даже конфетку к чаю давали. Я писал по 20 страниц в день. Генпрокурор лично проверяла выполнение нормы, вписывала цитаты и редактировала текст. Когда я уже начинал отключаться, в 8--10 вечера, меня снова -- в наручники и обратно в клетку. 12-часовой рабочий день, без выходных. Признаться честно -- я писал и веселился.

-- О чем книги?

-- Первая -- о теракте. Точнее, о той его версии, которую состряпали в гепрокуратуре. Мне дали прочесть все 55 томов дела, все, что на русском, -- прочитал сам, а то, что на туркменском, -- в изложении переводчика. В результате я оказался единственным, кто читал всю эту занимательную историю целиком. Когда сей труд был закончен, его отправили Ниязову. Г-жа Атаджанова потом сказал мне, что ни одного замечания от него она не получила, значит, книга ему понравилась.

Где-то в начале марта приходит человек и говорит: «Все, Леонид Александрович, президент вас милует и освобождает». И протягивает три странички, которые я должен прочесть перед освобождением. А там приблизительно так: «Дорогой Сапармурат Туркменбаши, да я твой друг по гроб жизни, да я люблю тебя как маму, а может быть, еще сильнее, спасибо, что дал возможность посидеть у тебя в тюрьме, где я по-настоящему прозрел и понял, какой ты великий», ну и тому подобное... О кей, говорю, только наизусть сказать это не смогу, буду читать. Ставят камеру, и я все делаю профессионально: в нее не смотрю, голову от текста не поднимаю, глазами показываю перенос строчек, в общем видно, что читаю. А меня потом снова в наручники и в клетку: «Пока решается ваша судьба, садитесь, пишите еще одну книгу». «Да вы что, -- отвечаю, -- я еще от первой не отошел...» «Ну, тогда опять будете сидеть».

-- А про что вторая книга?

-- Генпрокурор Атаджанова сама придумала название -- «Туркменистан: Золотой век». План мне написали, приволокли кучу литературы, про ковры, лошадей, про древности. Ну и про туркменское счастье в эпоху Туркменбаши, разумеется. Знаете любимый ашхабадский анекдот? «Счастье, когда живешь в такой замечательной стране, как Туркменистан эпохи Туркменбаши. А несчастье, это когда у тебя такое счастье!»

-- А главное творение Туркменбаши -- «Рухнаму» в качестве источника тоже дали?

-- Отвечаю: знаю наизусть, с любого места могу цитировать, как уголовный кодекс. Как в песне пелось: «Открою кодекс на любой странице, и не могу -- читаю до конца». Сел писать эту вторую книгу, и не поверите, получилось 350 страниц, писал со скоростью идиота. Закончил я 8--9 апреля, перед самым визитом Туркменбаши в Москву, и его братания с Путиным. И вскоре меня отпустили. Но перед этим я сподобился чести разговаривать с Самим.

-- Поздравляю! Как это выглядело?

-- Здорово! 24 апреля прибегает ко мне один из следователей с выпученными глазами: «Быстро к Атаджановой!» А она меня ждет в своем кабинете стоя навытяжку. «Станьте здесь, сейчас с вами будет разговаривать Сапар Атаевич». «А как мне его называть-то?» «Как в обращении вашем написано, так и говорите». И вот я слышу ро-о-одной голос в трубке: «Ну что, г-н Комаровский, мы приняли решение передать вас американским властям...» И я в ответ по полной программе: «Ваше превосходительство, глубокоуважаемый Сапармурат Туркменбаши Великий...» А он мне еще про то, как ему понравились мои книги и как он надеется, что я по возвращении в Америку их издам. Я отвечаю, конечно, мол, других дел у меня просто нет сейчас. А генпрокурорша мне все это время показывает бумажку со словами: «говори ему спасибо». И я отрабатываю: «Г-н президент, огромное вам спасибо за все!» -- и повторяю это несколько раз на все лады. А Туркменбаши мне в ответ: да ладно, типа, не за что...[...]

***

8 мая посол США в ОБСЕ Стефан Миникес, выступая в Вене на заседании Постоянного совета этой организации, выразил серьезную озабоченность участившимися сообщениями о бесчеловечном обращении с заключенными в тюрьмах Туркмении. Посол Миникес сообщил, что располагает заслуживающими доверия сведениями о двух смертельных исходах среди заключенных.

«Эти сведения усилили нашу озабоченность по поводу условий содержания в заключении нашего бывшего коллеги Батыра Бердыева и других лиц, арестованных в связи с событиями 25 ноября 2002 года. Они подчеркивают необходимость немедленного доступа к арестованным членов семей, а также представителей международных организаций, в том числе Международного комитета Красного Креста. Мы настаиваем на том, чтобы правительство Туркменистана обеспечило такой доступ ко всем арестованным и осужденным», -- подчеркнул американский посол.

С аналогичным заявлением выступил и Евросоюз. «Мы полностью разделяем озабоченность США и считаем отказ в доступе к заключенным абсолютно неприемлемым, --говорится в заявлении ЕС, -- более того, это прямое нарушение Туркменистаном правовых обязательств в рамках многочисленных международных договоров и соглашений».

Нью-Йорк -- Москва